Евгений Санин

ДАНЬ МОНОМАХА

Историческая драма

(ПРОДОЛЖЕНИЕ 2 ЧАСТЬ)

 

Мономах и воевода набожно крестятся.

Мономах:

— Вот и отмучился бедняга…

В храм отнести сегодня ж днем!

Ратибор:

— Вроде бы раб, а ум, отвага —

Недюжинные были в нем!

Мономах

          (задумчиво):

— Кто знал, кем был он до полона:

Монахом? Смердом? Кузнецом?..

Я не расслышал из-за стона –

Что он сказал перед концом?

Ратибор

(охотно):

— Что все равно обманут ханы!

Мономах

(морщась):

— Нет, позже – речь его была

О доказательстве…

Ратибор

(склоняясь над умершим):

— Есть – раны!

        (показывает обломок стрелы)

— И половецкая стрела!

Мономах:

— Гляди, уже поверил прочно!

А ведь подумать бы пора б:

Что может знать, да еще точно,

О ханских планах русский раб?

Ратибор:

— Но ты же сам сказал, возможно,

Он был монахом, кузнецом…

Мономах

          (торопливо):

— Иль смердом! Верить ему сложно.

Ратибор

        (с надеждой):

— А может быть, он был купцом?

Мономах

   (машет рукой, давая понять, что разговор окончен):

— А! Что теперь? Конечно, скверно

Так говорить, когда он стих,

Но, думаю, что и, наверно,

Не будет ханов никаких!

Ратибор

  (глядя на пленника):

— Вот так живешь, ешь, пьешь, воюешь…

И вдруг – пожалуй на ответ

За то, о чем и в ус не дуешь,

Покуда мнишь, что смерти нет…

Мономах

          (задумчиво):

— И одинаково ведь спросят:

Будь раб ты или господин!

Иди… И пусть его уносят!

А я побуду тут один!

Мономах опять остается один, но уже не ходит, а стоит посередине гридницы, между троном и летописцем.

Мономах

         (как бы продолжая разговор с Ратибором):

— Нет, половцу не поклонясь,

Русь не спасти нам от разброда!

Ты – воевода. Я же – князь,

Ответственный за жизнь народа!

И должен я любой ценой —

Ковать мечи, латать кольчуги,

И для дружин – да не одной! —

Собрать мужчин со всей округи.

Мне нужен мир. Не после, а сейчас.

Сейчас, пока что еще можно

Объединить разъединенных нас,

Хоть это тоже невозможно…

Мой мир – это не золотой кумир,

Тельцом стоящий предо мною.

Мне нужен мир… мир…мир…мир…мир!

Любым путем! Любой ценою!

Мономах смотрит на дверь, на окно, словно опасаясь, что кто-то может услышать самые потаенные его мысли.

Мономах

      (понизив голос):

— Я больше обрету, чем потеряю,

И в этот час, когда все видят сны,

Я, Мономах, монахом повторяю:

Мне нужен мир… (после долгой паузы) для будущей войны!

Мономах снова начинает ходить и останавливается неподалеку от быстро пишущего летописца.

Мономах:

— Я просто виду не давал…

Конечно, раб тот что-то ведал:

Быть может, яства подавал,

А хан сказал, когда обедал…

Или молва по той стране

Прошла тайком, а он решился

Один – один! – прийти ко мне

Сказать, чтоб я посторожился…

И, если раб тот не солгал,

Мне мир сулить те ханы станут,

Которого я так желал!

А после… все равно обманут!

Уж голова идет кругом.

Пора пойти вздремнуть бы, что ли

Работы много нынче днем

А завтра и того поболе!

По совести и правде суд!

Вершить я людям своим буду

Летописец

(вставая и подходя к князю):

— Ты звал меня?

Мономах

        (оглядываясь):

— Я? Нет! Кто тут?

А-а… это ты…

Летописец:

— Да, как и всюду!

Мономах:

Все пишешь, отче?

Летописец:

— Все пишу!

Мономах:

— И до всего тебе есть дело —

Как я хожу, дышу, грешу?..

Признайся честно: надоело?

Летописец:

— Да нет! Отвечу, без похвал,

Чтоб не отнять венцов небесных,

Всегда, я с радостью писал

О всех делах твоих полезных!

Мономах:

— И что же, скажем, сделал я,

Иль сделать не успел, сегодня?

Мономах направляется к столику, но летописец преграждает ему путь.

Летописец:

— Нельзя. То тайна не твоя.

Мономах:

— Как не моя? А чья?!

Летописец:

— Господня!

Мономах:

— С ума сошел! Ведь я же – князь!

Летописец:

        (невозмутимо):

— Я знаю.

Мономах:

— Но тогда – как смеешь?

Летописец:

— Дана мне власть! И буквиц вязь

Моих прочесть ты не сумеешь!

Мономах:

— Ну, хорошо… Я не терплю

Коварства, трусости и фальши.

Но тех, кто помнит долг – люблю!

Даю добро творить им дальше.

Ты только вот что мне скажи

Да честно, как у аналоя…

Летописец:

— Уста мои не терпят лжи,

Глаголь, себя не беспокоя!

Мономах:

— Допустим, в чем-то я не прав,

Так что же, все про то пусть знают?

И в хартии твоей средь слав

Моих былых, о том читают?

Летописец:

— Н-не думаю…Пока что ты

Все делал право и достойно.

И, эти исписав листы,

Я чувствовал себя спокойно…

Мономах:

— А коль что сделаю не так,

Переписать потом ты сможешь?

Летописец:

— Нет.

Мономах:

— А велю?

Летописец:

— Нельзя никак!

Мономах:

— Так значит, просто уничтожишь?

Летописец:

— Нет, княже, нет – я не могу!

Да и что сделал ты худого

Ты — милость даже ко врагу

Оказывавший, право слово?

Мономах:

— Ну, скажем, людям не помог,

Иль злом за зло воздал сторицей…

Летописец

        (качая головой):

— То может вычеркнуть лишь Бог,

По милости Своей велицей!

Мономах:

— Ни изменить, ни даже сжечь,

Что в жизни сделал я беспечно…

Ну, хорошо – дела. А речь?

Мои слова?

Летописец

      (жестко, отрезая):

— И то навечно!

Дверь, скрипнув, приотворяется.

Мономах

     (с сожалением, разводя руками):

— Потом продолжим разговор!

Видать, пора для дел настала –

Пришел с докладом Ратибор…

Дверь открывается, входит Гита.

Мономах:

— Ты? Почему не спишь?

Гита

       (с заметным акцентом):

— Уж встала!

Летописец возвращается за столик и, перебирая листы, отыскивает нужное место.

Летописец:

— Гита – английская принцесса,

Дочь Гаральда, что пал в бою,

Когда кровавая завеса

Закрыла всё в ее краю.

Жена и друг незаменимый,

Мать сыновей и дочерей,

Пряма, умна, и муж любимый,

Бывало, всем делился с ней…

Гита:

— Всю ночь я плохо провела,

И мысли были неспокойны.

Мне снилось, я тебя ждала,

И всюду – войны, войны, войны…

А после — крики наяву… Или во сне?

Скажи на милость!

Мономах:

— Скажу-скажу… Иди ко мне!

       (обнимая жену):

Тебе – пригрезилось, приснилось!

Видать, болела голова,

Вот и попритчилось усталой…

Гита:

— Какие трудные слова!

Но я запомню их, пожалуй…

Летописец продолжает, пользуясь тем, что супруги замолчали – Мономах думая о своем, а Гита, запоминая незнакомые слова, шевелит губами.

Летописец:

— Приятных первых отношений

Им не испортили года,

И радости, и скорбь лишений

Здесь были общими всегда.

Союз с такой женой прекрасен,

И это — ясного ясней!

С одним лишь князь был не согласен —

Что был во всем согласен с ней!»

Мономах:

— Что дети?

Гита

           (потягиваясь и зевая):

— Спят! Так сладко-сладко…

Мономах:

— И ты еще поспи пойди!

Гита:

— Утро! Не будет же порядка…

Мономах:

— Тогда скорее их буди!

Гита:

— Да пусть поспят… Совсем немножко!

Наш Святослав вчера упал —

Я это видела в окошко.

Как бы теперь не захромал!

Мономах:

— Не захромает, иль забыла,

То, что его, как и меня

Судьба впервые посадила

Уже в три года на коня!

Гита

       (жалобно):

— Да ведь ему одиннадцати нет!

Да и Мстислава не жалел ты тоже…

Мономах:

— Я князем стал в двенадцать лет!

А дед мой – и того моложе!

Гита:

— Да-да, я помню, кто твой дед!

Ты – царский внук, и, Боже правый,

Наследник всех его побед,

В тебе – частица римской славы!

Мономах:

— Я русич! И сказал тебе сейчас

О князе — Ярославе Мудром!

Ну, чем твои ромеи лучше нас?

Гита:

       (пытаясь остановить мужа):

— К чему такие речи утром?

Мономах:

— Что грамотны они, так что ж?

И мы читать-писать умеем.

Их град красив? И наш на их похож.

Они храбры. Мы тоже не бледнеем!

У них история? Немало лет и нам!

И если перейти к победам, —

Мы щит прибили к их вратам

Чтоб вечно помнили об этом!

А наши русские купцы?

Они так честно всё считают,

Что с ними всей земли концы

Иметь дела предпочитают!

Гита:

— В моей далекой стороне

Я слышала про вашу честность.

Но Рим Второй, доверься мне,

Имеет большую известность!

Мономах:

— Я лишь отчасти согласиться рад.

Да, Рим столицей мира был, не спорю,

Но заменивший его золотой Царьград

Нас лучше разве тем, что ближе к морю!

Стоит, гордясь собою сотни лет.

И тут, я подхожу к итогу:

Где есть гордыня – места Богу нет.

А на Руси всегда есть место Богу!

Друг друга травят ядом, жен сквернят,

Их клятвам верить невозможно,

И ведь святыми себя мнят,

Живя напыщенно и ложно!

Без жалости лишают глаз

Своих врагов, не видя сами,

Что сами-то они как раз

Слепые – с целыми глазами!

У нас же и законов нет

Против насилий, отравлений.

И знаешь почему? Ответ:

У нас нет этих преступлений!

По правде и по совести живем,

Который век, Отчизну поднимая,

Причем, не чьим-то, а — своим трудом!

Гита:

— Да-да, я разумею, понимая!

Лишь одного я не могу понять,

Хотя об этом говорить без толку…

Как без борьбы ты мог отдать

Великий стол князь-Святополку?!

Мономах:

— Чтоб не было меж братьями войны,

Я сделал всё, как надо, по закону

И целовал на этом крест, икону —

Для блага и спокойствия страны!

      (подбирая слова)

Как бы сказать, чтоб ты понять смогла…

Гита

      (перебивая):

— Мне говорил Олег, я не забыла:

Теперь ты — с силой без великого стола,

А у него – великий стол без силы!

Мономах:

— Пусть это так! Но Русь моя

Жива, хоть и полна слезами,

И больше жизни жажду я:

Пойти на половца с князьями!

(с жаром)

Покуда русский род не вымер,

Нам бы вернуть былую честь…

Гита

           (прижимаясь к мужу):

— Ох, и мечтатель ты, Владимир,

Мономах

    (слегка обижаясь):

— Не обессудь – какой уж есть!

Гита

     (покрывая его лицо поцелуями):

— И я люблю тебя за то

Что, по Руси не правя тризну,

Ты любишь, как другой никто

Ох, слово трудное – Отчизну!

Мономах:

— Она и для тебя теперь

Своей отныне стала тоже!

И для меня она, поверь,

С тобой роднее и дороже!

Гита

   (качая головой):

— О, сколько пролила я слез

К ней привыкая через слезы…

Летом – жара, зимой – мороз,

И — эти странные березы…

Потом гляжу – здесь знают в моде толк

И в книгах смыслят, буквы разбирая.

И Русь за дверью – не медведь и волк,

А красота – от края и до края!

Сначала полюбила я весну,

Потом уже скучать стала о лете,

И, наконец, березы белизну

Я толком рассмотрела на рассвете…

Мономах

 (смеясь):

— Вот, что писала тетушка моя,

Нам из из Парижа – Анна Ярославна:

В какую глухомань попала я!

То Франция! А дальше – и подавно!

Гита:

— Да, много городов, рек, гор, полей!

Но, пусть не обижаются все страны,

А Русь твоя, и правда, всех милей…

Раздается стук в дверь, и появляется взволнованный гридень.

Мономах:

— Что там еще?

Гридень:

— Там половцы князь! Ханы!..

Та же самая гридница. Только теперь освещен трон и затемнен угол с летописцем. Около трона, в ожидании выхода Мономаха, стоят: Архиепископ, Ратибор с сыном Олбегом и три вооруженных гридня. Вдоль стены – старшие дружинники и бояре.

Летописец выходит из своего угла и с деловым видом направляется к трону. В руках у него грамота – свиток, со свисающей на шнурке печатью.

Летописец

   (объясняя на ходу):

— Наутро, в предрассветный час

К Переяславлю – не с дарами! —

Пришли две рати и тотчас

Покрыли всё вокруг шатрами.

Два знамени: одно – змея,

Другое – злая волчья морда,

Своей угрозы не тая,

Взметнулись над равниной гордо!

Сначала в град вошли послы:

Не губы – шрамы после пыток!

Дерзки, грубы, надменны, злы,

Они вручили этот свиток!

Летописец отдает грамоту Ратибору и возвращается на свое место.

Летописец

          (продолжая):

— Не руки у послов – клешни!

«Что хочешь – мира или брани?»

Князь выбрал мир, и тут они

Потребовали крупной дани.

Съедала дань всё, что с трудом

Собрали тиуны с народа!

Князь заклинал: умом, стыдом…

За меч хватался воевода…

О, дипломатии узлы –

Слова одни – иные планы!

Ушли надменные послы,

И, наконец, явились ханы…

Входят — хан Кидан и хан Итларь с сыном.За ними – их слуги.

Бояре:

— Сколько же ханов?

— Только два!

— Идут… Вот не было печали!

— Ага! Не лопнули едва,

Когда их тут провеличали!

— А молодой – сын Итларя?

— С чего ты взял?

— Больно похожи!

— Да ну тебя — болтаешь зря —

У всех одни и те же рожи!

Ратибор

       (сыну — показывая глазами на хана Кидана):

— Гляди, какие сапоги!

Такие точно видел, вроде,

Когда разбили нас враги,

Я на погибшем воеводе!

Олбег

       (кивая, в свою очередь, на сына Итларя):

— Вид – словно он непобедим!

Немало уже наших, видно,

Он погубил. Сразиться б с ним!

Ратибор:

— Ты это брось! Нельзя!

Олбег:

— Обидно…

Хан Кидан и хан Итларь с сыном идут так, словно у себя дома, и останавливаются посередине гридницы. Их окружение остается около двери.

Хан Кидан:

— Тепло живет великий князь!

Хан Итларь:

— Мне тоже нравится, не скрою.

И я, обратно возвратясь,

Себе такой дворец построю!

Сын Итларя

         (озираясь, отцу):

— А это кто? А это что?

Итларь:

— Трон, русский поп, иконы!

Сын Итларя:

— Зачем?

Итларь

(важно):

— Я знаю только то —

Что перед ними бьют поклоны!

Сын Итларя

          (показывая на большую икону):

— Ай, сколько золота на ней —

На сто монет, наверно, хватит!

А украшений и камней

На век и тем, кто много тратит!

Отец! Пусть князь ее отдаст!

Или давай скорей с ним биться!

Хан Итларь:

— Я знаю, ты на все горазд,

Но… погляди на эти лица!

Ты осмотрись по сторонам:

Для них иконы, крест, молитвы

Дороже жизни, ну, а нам

Решить бы надо все без битвы!

       (понижая голос)

Хоть Мономах и слаб сейчас,

Но если вдруг войны коснется,

Тогда немногие из нас –

Едва ли треть домой вернется!..

Входит Мономах, с ним Гита и два сына – Изяслав (15 лет) и Святослав (10 лет).

Мономах с женой садятся на троне, сыновья встают рядом.

Мономах

    (с подчеркнутым участием – ханам):

— Не труден ли, не долог был ваш путь?

Хан Кидан

        (высокомерно):

— Быстрей орла и легче паутины!

Мономах:

— Надеюсь, ветер дул не прямо в грудь?

Ратибор – сыну:

— Скорей бы он подул им прямо в спины!

Мономах:

— Путь между нами — через три реки!

Как выдержали переправу кони?

Хан Итларь:

— Спасибо — кони сыты и легки,

Хан Кидан:

— И, как всегда, готовы для погони!

Ратибор — сыну:

— Для бегства лучше б их приберегли!

Сын Ратибора

    (продолжая глядеть на ханского сына):

— Силён, привык и к почестям, и к славам!..

Мономах:

— Давно ль уже снега на Степь легли?

Хан Кидан

        (с недвусмысленной угрозой):

— Они и здесь уже лежат, как саван!

Летописец:

— Вопросы и ответы без конца…

Уж так заведено, когда к особам

С Востока обращаются. С крыльца

Встречают их с участие особым!

А половцы – особенный народ:

Пришли они с далекого востока,

Но кто они, и что у них за род,

Не ведомо для слуха и для ока!

Плечами широки, в ногах кривы,

Лицом – белы, глазами чуть раскосы

И, цветом самой спелой половы,

Все, кроме стариков, русоволосы.

Кочуют с лошадями по степям.

Жилища их – одни кибитки-вежи.

Ни городов, ни книг, еда – из ям…

Одно можно сказать – пока невежи!

Беседа столь пространною была,

Что, видно, даже ханам надоела,

Они спросили князя – как дела?

И, наконец-то все дошли до дела…

Хан Итларь

(вкрадчиво):

— Мы, князь, пришли к тебе с добром.

Хан Кидан

   (грубо):

— И справедливым предложеньем!

Хан Итларь:

— Зачем нам разорять твой дом

И подданных по всем селеньям?

Ратибор:

— Вот наглецы!

Мономах

 (сквозь зубы — Ратибору):

— Терпи, молчи…

      (трем гридням)

И остальные все терпите!

Да не сжимайте так мечи!

(ханам)

И что же вы от нас хотите?

Хан Итларь:

— Как, ты не понял, князь, послов,

Тебя готовивших к ответу?

Мономах:

— Я только слышал много слов!

Хан Кидан

      (теряя терпение):

— И грамоту не видел?

Мономах

       (беря из рук Ратибора грамоту):

— Эту?

(явно иронизируя)

Читал, коль было мне дано!

Всё ясно, в некоторых смыслах,

И даже справедливо, но —

Здесь явная ошибка в числах!

Хан Итларь:

— Ошибка?

(притворно вздыхает)

За нее б сейчас

Казнил я казнью самой злою!

Да, кто писал, сбежал от нас…

Хан Кидан:

— В спине с отравленной стрелою!

Мономах с Ратибором многозначительно переглядываются.

Мономах

          (мучительно размышляя):

— Дань или брань?

Ратибор:

— И дань и брань!

Мономах:

— Как меч с двумя его боками…

Брань или дань?

Ратибор:

— И брань, и дань —

Без твердости со степняками!

Мономах

        (после тяжелого молчания):

— А коль не дам?

Хан Кидан:

— То не взыщи:

Тогда тебя мы одолеем,

Переяславль возьмем на щит,

И никого не пожалеем!

Хан Итларь

       (примирительно):

— Князь, дай нам дань, и мы уйдем!

Мономах

           (не сразу, решившись):

— Ну, ладно, дам… Но нужно время,

Чтоб всё собрать!

Хан Кидан

  (нехотя):

— Мы подождем!

Хан Итларь

          (с радостью):

— Здесь хорошо, это – не в бремя!

       (потирая ладони)

Осталось мелочи решить.

Я, в удовольствии немалом,

В Переяславле буду жить,

А хан Кидан – за вашим валом!

Как тетива, нет – как канат

Он будет ждать меня с ордою!

А с ним поедет аманат!

Вот этого (показывает на Святослава) возьмет с собою!

Гита:

— А что такое а-ма-нат?

Мономах

     (успокаивающе):

— Это обычай соблюдаем:

Когда они у нас гостят,

И мы к ним гостя посылаем!

Поверь, обычные дела!

Все делают всегда так, лада!

Гита:

— Я, кажется, все поняла.

Меня обманывать не надо!

Наш сын – заложник! Боже мой!

Мономах

(успокаивающе кладя ей ладонь на руку):

— Да не волнуйся, ради Бога

Побудет он у них немного,

И сразу… тотчас же домой!

Гита

            (высвобождая руку):

— Вот следствие всего того,

Что отказался ты от трона.

Когда на голове корона —

То не боятся ничего!

Мономах:

— Я понимаю, мой ответ

Немилосерден и ужасен,

Но выбора иного нет…

Гита

       (пытаясь остановить его):

— Владимир!

Мономах

  (обращаясь к ханам):

— Ладно, я… согласен!

Хан Итларь:

— Давно бы так, великий князь!

А то тянули в час по капле…

Целуй на этом крест, клянясь!

А мы целуем наши сабли!

Архиепископ протягивает Мономаху крест. Тот, не спеша, прикладывается к нему. Ханы целуют свою сабли.

Мономах:

— Ну, вот и мир!

Ратибор

     (отворачиваясь):

— Мир!

Сын Итларя

          (с недоумением):

— Мир?

Хан Итларь

(довольно):

— Мир!

Хан Кидан

   (ворча):

— Мир…

Олбег

(словно ненароком толкая плечом ханского сына):

— Стоит, как пень… Прошу прощенья!

Сын Итларя хочет тут же отомстить обидчику, но внимание всех привлекает Мономах.

Мономах:

— Теперь, пожалуйте на пир —

Вас ждет большое угощенье!

Все та же гридница. На этот раз затемнены и трон, и столик летописца. В центре столы с пирующими.

Хан Кидан:

— Светло живет великий князь!

Хан Итларь:

— Мне тоже нравится, не скрою.

И я, обратно возвратясь,

Такой же пир себе устрою!

Старец гусляр поет песню:

Я на небо, я на небо, я на небо посмотрю.

И увижу, и увижу в небе раннюю зарю!

А по небу, из былого,

Словно за строкой строка,

Выплывают расписные,

Выплывают облака…

Я на небо, я на небо, я на небо посмотрю.

И увижу, и увижу в небе раннюю зарю!

А на небе вспыхнул сурик –

Это мчится на рыси

Править Русью храбрый Рюрик,

Самый первый князь Руси!

Я на небо, я на небо, я на небо посмотрю.

И увижу, и увижу в небе раннюю зарю!

А на небе, из-за брега,

Солнце золотом горит,

Словно вещего Олега

На вратах Царьграда – щит!

Я на небо, я на небо, я на небо посмотрю.

И увижу, и увижу в небе раннюю зарю!

А по небу из былого,

Словно за строкой строка,

Выплывают расписные,

Выплывают облака!..

Хан Кидан:

— Ах, как живет великий князь!..

Хан Итларь:

— Уютно, весело, красиво!

И я обратно возвратясь,

Сварю себе такое пиво!

Хан Кидан

         (насмешливо):

— Твой повар сварит, хан Итларь

Такое, что скорей отравит!

И кто тебе, мой государь,

У нас такой дворец поставит?

Хан Итларь:

— Да те же сами мастера,

Что делают все Мономаху,

Давно их в Степь вести пора,

И там нагнать побольше страху!

Сын Итларя

      (не переставая жевать огромный кусок мяса):

— А я так думаю, отец,

Зачем нам пиво делать где-то

И строить где-нибудь дворец…

Не проще ли забрать все это?

Итларь:

— Ай, молодец! Умнее нас —

Остаться с теремом на месте!!

      (поднимая указательный палец)

То, что придумал ты сейчас,

Потом додумаем мы вместе!

Половцы смеются.

Ратибор

 (на ухо Мономаху):

— Покуда ханы в нашей власти,

Покуда б все им есть да пить,

И войско их не ждет напасти!

Вот взять бы всех — да перебить!

Мономах

         (вздрагивая):

— Что – крест нарушить?.. Клятвопреступленье?!

Забыл, с кем водишь разговор!

Ратибор:

— Кабы забыл, то б слушал пенье,

А так продолжу…

Мономах:

— Ратибор!

Хоть столько лет мы вместе прошагали.

Я – Мономах! И я не потерплю,

Чтобы мои друзья мне предлагали

Такую мерзость даже во хмелю!

Ратибор:

— Я трезв, и пил одну лишь воду,

Чтоб разум был, как чистая вода.

Прошу тебя – послушай воеводу,

Как это раньше делал ты всегда!

Молю тебя, и хочешь — на колени,

Я встану, только ханы не поймут…

Но если мы с тобою выйдем в сени…

Мономах:

— Не надо. Ладно. Говори и тут…

Ратибор

     (с облегчением переведя дух):

— Он – не солгал… О ком я понимаешь?

Мономах, приветливо показывая кубок пьющему Итларю, слегка наклоняет голову.

Ратибор

    (кивая на ханов):

— Они ж — солгут! Ты понял я о ком?

А коли так, и сам, конечно, знаешь,

Что честно нам нельзя со степняком!

Мономах медленно выпивает полный кубок и устремляет на Ратибора отяжелевший  взгляд.

Мономах:

— Ты знаешь, я противник лжи, наветам

Мой меч, подобно светлому лучу,

Упрям, но прям! И ничего об этом

Я больше даже слышать не хочу!

Ратибор, пожав плечами, оставляет Мономаха в покое.

Гита

(наклоняясь к мужу):

— Я слышала часть разговора,

Но поняла о чем тут спор.

Не слушай, лад мой, Ратибора —

Погубит сына Ратибор!

Мономах:

— Как ты могла так обо мне

Подумать, и сказать к тому же?!

Негоже собственной жене

Так худо помышлять о муже!

Неожиданно рядом слышатся громкие крики и начинается возня. Перегибаясь через стол, схватываются между собой сидевшие напротив ханский сын и Олбег. На пол летят кувшины и миски с блюдами.

Мономах:

— Что там еще за драка зря,

С такой недружественной злостью?

Ратибор:

— Да сын мой — сына Итларя

Задел случайно, плюнув костью!

Мономах:

— И велика ли эта кость?

О, Господи, дай мне терпенье!..

Ратибор:

— Да нет, от курочки! Но гость

Почел ее за оскорбленье!

Мономах

(вставая):

— Конечно, богатырь не инок!

Понятно то и малышу…

(смеясь, показывает на могучего ханского сына)

Драки не быть! Но поединок —

Чтоб не до крови – разрешу!

Гридни быстро освобождают в центре место, и, обнажившись до пояса, два богатыря начинают борьбу.https://www.rulit.me/books/my-do-nas-calibre-0-8-61-read-260312-103.html