ИРИНА РОГАЛЕВА. ЗВОНОК, ИЗМЕНИВШИЙ ЖИЗНЬ

     Ольга стояла у окна, вглядываясь в темный контур двора. «Снова лампочки не горят! Ничего не видно. Уже десять часов, а Сони все нет. И не звонит. Знала бы она, как я переживаю. Ей же всего четырнадцать. Хотя отцом она манипулирует, как взрослая, а он верит всему, что Сонька говорит, деньги дает ей по первому требованию — заглаживает свою вину. Валерий, когда ушел от нас Соня совсем малышкой была. Впрочем, хорошо, что он вообще помогает, брак-то мы так и не зарегистрировали, по документам я — мать- одиночка».

фото Балашова

Хлопнули металлические ворота, и в арке раздался знакомый ритм шагов. «Соня», — обрадовалась Ольга, отскакивая от окна — не дай Бог дочь ее заметит, тогда крика не избежать.  

Быстро пробежав через темный двор, Соня вошла в подъезд. «Уф, хоть здесь свет горит!», — обрадовалась она, поднимаясь на третий этаж и привычно пробегая глазами по расписанным граффити стенам. «О, это что-то новое», — девочка заметила рисунок, явно деланный по трафарету: черт с рогами показывал длинный огненный язык. Под ним красовались три шестерки». «Прикольно!» — Соня в ответ показала рогатому свой. Ей показалось, что черт радостно ухмыльнулся и скорчил рожу.

— Мама, я пришла! — крикнула Соня с порога. — Есть поесть?

Ольга, вытирая руки о фартук, вышла в коридор.

— А здороваться кто будет? — она хотела поцеловать дочь в щеку, но та увернулась, скинула пуховик, сапоги и, нырнув в свою комнату, крикнула:

— Есть хочу! У меня, вообще, времени мало!

— А куда это ты так торопишься на ночь глядя? Ты на часы смотрела? Уже десять вечера, — Ольга занервничала, предчувствуя очередную ссору.

— Опять завела свою шарманку, — проворчала девочка под нос, но так чтобы мать услышала. — Мне почти пятнадцать, я уже взрослая, а с меня спрос, как с ребенка!

Она принялась выбрасывать на пол вещи из шкафа в поисках нужного платья.

Ольга растерянно наблюдала за ней. «Где найти нужные слова? Как ее остановить?» — судорожно думала она.

— Чего ты встала, как столб? — рявкнула дочь. — Я с девчонками иду в ночной клуб. Сегодня Хэллоуин, все празднуют, а я что хуже других?!

Она, наконец, нашла нужное платье: короткое, с открытой спиной, отделанное красными рюшами.

— Соня, откуда у тебя такое платье? Я его не помню. Оно же вульгарное. Ты знаешь, кто носит подобные вещи?

— Не знаю и знать не хочу! Я его на распродаже вчера купила для Хэллоуина. Мне отец денег дал, вот я и купила платье и туфли.

Соня вытащила из шкафа красные туфли на огромных шпильках.

— Супер! Правда?! — она надела на себя обновки и прошлась перед матерью, вихляя бедрами.

Остановившись около зеркала, девочка выпятила губы и закатила глаза.

— Буду в образе роковой красотки. Пашка с ума сойдет от моей красоты! Ма, где коробочка с накладными ресницами?

«Демонстративное поведение свойственно подросткам, — вспомнила Ольга слова психолога. Уходите от конфликта. Будьте спокойны, говорите ровным голосом».

— Соня, ты никуда не пойдешь, — тихо сказала Ольга.

— Что?! — дочь резко развернулась к ней. — Да, кто тебя спрашивает?! Как ты, можешь мне что-то говорить?! Ты посмотри на себя! Ты же неудачница! Отец тебя бросил, и никто до сих пор не подобрал!

Девочка зло расхохоталась в лицо матери.

— Неудачница! — повторила она, смакуя обидное слово.

Ольга развернулась, как пружина и, влепив дочери звонкую пощечину, вышла из комнаты хлопнув дверью, за которой раздался истошный вой.

— Гадина! Ненавижу тебя! Ты во всем виновата! Я тебе покажу! — визжала раненным поросенком дочь.

Ольга вошла в ванную, закрыла защелку, включила холодную воду. Умывшись, она посмотрела на себя в зеркало и горько усмехнулась: «Неудачница. Вроде, все мне удалось. У меня есть любимая работа, уютная двухкомнатная квартира, да и внешностью Бог не обидел: нос, глаза, рот, все пропорционально, все на своих местах. И для сорока я хорошо выгляжу, хотя и не бегаю по салонам, как большинство моих ровесниц. Только с Соней не могу найти общий язык. Как исполнилось ей двенадцать, так ее словно подменили. Дерзит, курить уже пробовала. Что ни скажу, все в штыки принимает. Я к священнику ходила, советовалась, так он говорит, что это все от гордыни. Я с ним согласна. А что делать? К психологу пошла, та советов надавала, только толку от них нет. С каждым днем наши отношения все хуже становятся. Словно я не мать ей, а враг. Если бы она только знала, как я ее люблю, как у меня сердце за нее болит. Вот, ударила ее, а теперь не знаю, как быть? Только бы не зареветь». Ольга открыла дверь и прислушалась — дочь с кем-то возбужденно говорила по телефону. «Пашка там будет. Я ему обещала прийти…» — расслышала она. «Наверное, с Наташей говорит. Они дружат с первого класса. Пашка … Помню в первом классе он был похож на головастика, такой же маленький, глазастый. А вырос и стал принцем — высокий, сильный, да еще и хоккеист. Не удивительно, что в него все девчонки влюблены, а он с моей Сонькой дружит. Понятно, что она ему нравится. Впрочем, кому она не понравится — красавица», — Ольга вздохнула, заперла изнутри входную дверь и спрятала ключи в тайное место. «Не пущу ее на ночную гулянку. Ни за что! С Пашкой ничего не случится. И праздник этот хэллоуин, связан с чертовщиной, как я слышала». Ольга хотела тихо пройти в свою комнату, но дочь, услышав ее шаги, выскочила в коридор.

— Я тебе этого никогда не прощу! Я тебя засужу! — закричала она с перекошенным от ненависти лицом. Я в окно выпрыгну, но уйду сегодня! Ты не понимаешь, что такое любовь! А у меня любовь! Он ждет меня. Я ему обещала!

— Если Паша действительно тебя любит, то будет ждать сколько надо, — Ольга с любовью посмотрела дочке в лицо. «Бедная моя девочка, — подумала она, — как тебе помочь?».

— Что уставилась, коза безрогая! — крикнула Соня. — Сейчас отцу позвоню, он меня сам в клуб отвезет!

— Звони, — ответила Ольга, — но из дома ты сегодня не выйдешь. Я дверь закрыла.

— Ах, так. — Соня неожиданно успокоилась. — Ну, держись.

Ольга слышала, как дочка с грохотом сняла туфли, затем снова стала с кем-то разговаривать. То и дело слышался ее зловещий хохот.

«И ходить никуда не надо. Хеллоуин сам пришел к нам в дом», — Ольга вытерла слезы, приняла снотворное, завела будильник и укуталась  с головой в одеяло. «Может, завтра будет легче», — подумала она с надеждой, закрывая глаза.

Ей приснилась маленькая Соня. Они были на даче. Девочка ласково обнимала ее и, смешно шепелявя, говорила: «мамочка, я тебя люблю». «И я тебя люблю, солнышко мое», — отвечала Ольга, целуя пухлые дочкины ладошки. Неожиданно в дом, гремя бубнами, ворвался цыганский табор. Их предводитель — высокий, еще не старый, заросший по глаза черной бородой цыган в красной рубахе, начал отнимать у Ольги Соню. «Отдай нам дочь, отдай, а то силой заберем, — жужжали пестро одетые цыганки, окружив их плотным кольцом». Цыган изо всех сил тянул к себе плачущую испуганную девочку. Сопротивляться ему Ольга больше не могла. «Господи, помоги!», — подумала она, и вдруг табор исчез. Крепко прижимая к себе мгновенно успокоившуюся дочь, Ольга вышла из дома на асфальтированную пустынную дорогу и пошла по ней, не зная куда.

Прозвенел будильник. Ольга открыла глаза, соображая, где она: идет по дороге с Соней на руках или лежит в своей кровати. После снотворного такое бывало. Стряхнув остатки сонной паутины, она умылась и начала готовить завтрак. Затяжные ссоры были не в ее характере. Да и Соня была отходчива. Обычно вечерние скандалы заканчивались утренним кофе. Но на этот раз так не получилось. Дочь прошла из ванны мимо накрытого стола с демонстративно каменным лицом, быстро оделась, зачем-то взяла паспорт, и ушла в школу раньше обычного. Ольга заглянула к ней в комнату — полный бедлам: вещи разбросаны по полу, постель не заправлена, но «личное пространство нарушать нельзя», так велел психолог. Выпив кофе, она поехала на работу.

Весь день Ольга старательно гнала прочь мысли о ссоре с дочерью, но выйдя из офиса, ни о чем другом думать уже не могла: «Как там Сонечка? Простила ли меня? Что мне ей сказать при встрече? Может, прощения попросить за пощечину? Или не надо? Если бы она знала, как мне больно от ее оскорблений. Как у меня болит сердце. Последняя кардиограмма была неважная. Врач посоветовал в больнице подлечиться. Да как я Соньку одну оставлю? Может, сказать ей про сердце? Вдруг она меня пожалеет и перестанет ругаться со мной? Впрочем, однажды я уже пожаловалась на здоровье, вышло еще хуже. Она обвинила меня в манипуляции. Как мне ее жалко! И сон такой странный приснился. Цыган этот, как черт. Священник сказал, что за каждую душу идет борьба между силами добра и зла? Может, табор — это силы зла. Но где же были силы добра? Ой, я же у Бога помощи попросила! Он мне сразу и помог. Хотя, у кого еще просить помощи? Только у Бога. Надо бы в церковь зайти свечку за дочу поставить. Хотя, о чем это я? Это же всего лишь сон. Сейчас приду домой, мы с ней чаю с плюшками попьем, помиримся, и все будет хорошо. Просто надо потерпеть». Ольга с облегчением выдохнула, пошла в кондитерскую и купила любимые дочкины эклеры.

    Войдя во двор, она посмотрела на свои окна. На кухне горел свет.

— Доча! Я твои любимые пирожные купила! Давай мириться! — крикнула Ольга с порога, но ей никто не ответил. «Странно», — она вошла на кухню. Дочери не было. Приготовленные утром бутерброды были нетронуты. «Лучше худой мир, чем добрая ссора», — подумала Ольга, доставая телефон. Она набирала номер дочери, когда трубка пропела мелодию вызова. Высветившийся номер был незнаком.

— Васильева Ольга Николаевна? — спросил женский голос с железным оттенком.

— Да. Слушаю Вас. — «Очередная заказчица, — подумала Ольга. — Но с каким напором. Наверное, хочет заказать оформление докторской диссертации».

Ольга любила сопоставлять голоса клиентов и их заказы.

— Перова Валентина Алексеевна. Отдел опеки. К нам поступило заявление от Вашей дочери Васильевой Софьи Валерьевны, 1999 года рождения о жестоком обращении с ней ее матери, поэтому мы были вынуждены забрать ее прямо из школы.

— Что?! — Ольга на мгновенье онемела. — Я не поняла, что Вы сказали?

— Ваша дочь в связи с угрозой жизни и здоровью, вследствие Вашего жестокого с ней обращения, находится в социальной гостинице Центра помощи семье и детям нашего района, где и будет находиться до решения суда.

— Какого суда?!

— О лишении Вас родительских прав.

— Меня? За что?

— Вчера Вы избили своего ребенка! Или Вы забыли об этом? Вы, вообще, трезвая?

— Что! Да как Вы смеете! — Ольга начала задыхаться от волнения.

— Смеем! Еще как смеем! Вы же посмели нарушить права вашего ребенка. А мы призваны защищать детей от таких матерей, как вы! Встретимся в суде!

— Где моя дочь? Скажите адрес! — закричала Ольга, но женщина отключилась.

     Поговорив с Ольгой, Валентина Алексеевна поехала в социальную гостиницу. Поднявшись на третий этаж, она постучалась в комнату Сони:

— Можно войти?

— Можно! — отозвалась девочка, не вставая с кровати, на которой провалялась полдня, смотря сериалы.

Валентина присела в кресло напротив кровати.

— Это тебе, — она положила на стол упаковку сникерсов. — За моральный ущерб, нанесенный матерью. Ну, ничего. Она за это ответит. Пусть узнает, что бывает с теми, кто не любит своих детей.

— А что с ними бывает? — Соня убрала звук.

— Их лишают родительских прав.

— И правильно делают! Нечего бить детей. Вы видели мое фото в телефоне с красной щекой? Хорошо, что синяк не остался.

— Ну, для дела было бы лучше, если бы синяк остался. Зафиксированные побои нам на руку. Но даже такие следы от удара произведут впечатление на судью.

— А что, будет суд? — Соня слегка растерялась.

— Обязательно. Ты же написала заявление, что мать с тобой жестоко обращалась.

— Конечно! — вскинула девочка подбородок. — Она меня не пустила в клуб на праздник Хэллоуина, раз. Меня там Паша ждал, два. Девчонок я подвела, три. Еще она обозвала платье, которое я купила — пошлым или что-то в этом роде, четыре. Да она, вообще, неудачница! Ее и отец поэтому бросил. Больше того, он на ней так и не женился. Я из-за нее без отца осталась. Видите ли, она не могла пережить его измены. А кто сегодня не изменяет?

     Валентина Алексеевна промолчала, она тоже жила одна. Муж ушел к другой женщине, потому что она была бесплодна. Бесплодие было следствием аборта, сделанного по молодости. Им с мужем хотелось пожить для себя, и ее беременность была не ко времени. Пожить-то они пожили, только спустя несколько лет муж захотел наследника, которого ему родила другая. Валя тогда от ненависти к ним чуть с ума не сошла. Выручила новая работа в органах опеки. В ее обязанности входило защищать детей, попавших в трудную жизненную ситуацию. Она сразу согласилась. Из-за любви к детям, как она всем говорила. Но детей Валентина не любила. Она любила деньги. Хотя признаться в этом не хотела даже себе. В опеке платили хорошо. Во всяком случае, гораздо больше, чем на прежнем месте. Да еще и премии давали — за хорошие показатели. А на них можно было купить новые сапоги, или пальто, или подкопить на путевку на море. Валентине нравилась красивая одежда, море и … сладости. Получив премию, она ехала в британскую кондитерскую, покупала несколько пирожных и тут же их съедала. Последнее она обычно доедала через силу, без всякой радости. Но в следующий раз все равно брала больше, чем могла съесть.

— Люблю сникерсы. — Соня слезла с кровати и села за столик. — А мама мне их не покупала, говорила — вредно, ГМО всякие. А я считаю, раз вкусно, значит, можно есть. Точнее надо есть то, что вкусно!

— Правильно. Я тоже так думаю. Вкусно — значит полезно! — улыбнулась Валентина Алексеевна, слукавив.

Сама она тщательно следила за своим питанием и никогда не ела ГМО-продуктов.

— Сонечка, тебе нравится у нас?

— Пока нравится. Никто не достает. Кормят вкусно. Комната, как в отеле. Мы с мамой были в Египте в прошлом году, жили почти в таком же номере. Только нам полотенца складывали в виде лебедя. Валентина Алексеевна, а почему у меня мобильник забрали? Мне надо девочкам позвонить.

— Звони, — Валентина протянула Соне телефон. — Только при мне.

— Это еще почему? — напряглась Соня.

— Такие правила. Потом, тебе отдадут телефон. Но я могу выйти.

    Она вышла в коридор, оставив в двери небольшую щель.

— Пашка, привет! — зазвучал взволнованный Сонин голос. — Слушай, я такое замутила! Как, где я? В социальной гостинице! Да не кричи ты! Успокойся. Лучше скажи, почему тебя сегодня в школе не было? Ах, проспал! Все с тобой ясно! Что значит из-за меня! Меня мать в клуб не пустила, вот я и не пришла. Она меня избила. Ну, не то чтобы избила. По щеке ударила. Я ей говорила, что ты меня ждешь, и девчонки, и, вообще, что я взрослая, а она, прикинь, дверь заперла и ключ спрятала. Так вот, я сегодня прямо из школы позвонила по телефону доверия, по тому, что у нас внизу висит. Ну и рассказала, что мать меня избила. Представляешь, они сразу за мной машину прислали и отвезли в социальную гостиницу. Я на мать заявление написала. Жестокое обращение и прочее. Мне тетка все продиктовала.

Девочка надолго замолчала, слушая Пашку.

— Да откуда я знаю, что теперь будет? Не знаю, — снова затараторила она. — Наверное, мать припугнут, чтобы она мои права не нарушала, а меня домой отпустят. Хотя тут классно: телек, комп, кормят вкуснои делать ничего не надо. Тут теток разных целый рой, все, как мухи, вокруг меня вертятсяЧто значит, я как корова? Сам ты корова. А при чем здесь Павлик Морозов? Я мать фашистам не предавала. У меня есть права, и она обязана их соблюдать. Сам ты предатель. Я тоже от тебя этого не ожидала! —

Соня отключилась и сразу набрала следующий номер:

— Манька, это я. Все супер! Кормят вкусно, и шмоток выдали кучу. Представляешь, у меня теперь красный пуховик, точь-в-точь, как я хотела. Чего еще? Джинсы узкие, в обтягон. Мне мать такие не купила, сказала — вредно. Еще что? Ну, пару маек, юбка короткая, свитер. Ладно, не завидуй! У тебя-то шмоток полно. Не знаю, когда пересечемся. Я тебе перезвоню. Пока-пока.

«Кому бы еще позвонить?» — задумалась она. Ей вдруг захотелось позвонить маме, но тут в комнату вернулась Валентина Алексеевна.

— Сонечка, детка, мне надо идти.

— Спасибо, — девочка отдала телефон, — Валентина Алексеевна, мне же надо вещи из дома забрать. Одежду, учебники. С мамой повидаться.

— С кем?! С женщиной, которая тебя била? И ты после всего называешь ее матерью? — голос чиновницы зазвенел железом. — Государство даст тебе все: одежду, образование, и главное — защиту от насилия родителей!

— А как же школа?

— Со школой решим. Кстати, кто-нибудь из соседей может дать показания, что мать к тебе плохо относилась? Кричала, ругала. Может, ее выпившей кто-нибудь видел?

Девочка задумалась.

— Вообще-то, у мамы со всеми соседями отношения хорошие, только Лариса, та, что под нами живет, маму не любит. Мы ее однажды залили, а ремонт так и не оплатили. Все денег не было. Она, я думаю, все что угодно подтвердит.

Чиновница записала что-то в блокнот и ушла.

     После разговора с Валентиной Алексеевной Ольга обзвонила всех знакомых, но никто про работу органов опеки ничего не знал. Подруга дала номер известного адвоката. Ольга позвонила ему сразу, несмотря на позднее время. Голос у адвоката был немолодой и очень усталый.

— Я Вас понимаю. Дело серьезное, — сказал он, выслушав ее извинения. — Что они Вам вменяют?

— Жестокое обращение, — всхлипнула она.

— Если Ваша дочь написала заявление, и они найдут свидетелей, то, боюсь, Вы проиграете.

— Что же делать?

— Бороться в любом случае. Но мои услуги стоят дорого. Вас предупредили?

— Я найду деньги!

Ольга набрала номер Сониного отца. Выслушав ее, он долго молчал, а потом сказал:

— Ты сама во всем виновата, не надо было бить девочку по лицу. Надо было отпустить ее в ночной клуб, ничего бы страшного не случилось. Тем более, что там был Пашка.

— Но в клубе алкоголь. И, вообще, ей могли предложить наркотики. Пашка мог и не уследить за ней! К тому же в клуб пускают только совершеннолетних.

— Не смеши меня. Туда пускают всех, у кого есть деньги, а деньги я ей дал.

— Но я же просила тебя этого не делать!

— А я дал. Мне для дочери ничего не жалко.

— Тогда помоги мне! Дай денег на адвоката.

— А вот тебе я помогать не буду.

— Почему? — поразилась Ольга.

— Не считаю нужным. И вообще, я думаю, что ты действительно плохая мать. После того, как тебя лишат родительских прав, мы с Марго заберем Соньку к себе.

— Да, зачем твоей Марго такая обуза? Она же старше Сони всего на семь лет. Какая из нее мать?

— Время покажет, какая. По крайней мере, бить ее по лицу она точно не будет. Все. Отбой.

Держась за сердце, Ольга принялась искать валидол. Такого предательства она не ожидала. Всю ночь она думала, где раздобыть денег. А под утро вспомнила, что недавно ей пришла  смс-ка с предложением быстрого и недорого кредита. Вскочив, она нашла нужное сообщение. Утром, отпросившись с работы, Ольга направилась в банк. В отделе кредитования ее долго мурыжили, задавали бесконечные вопросы, и, наконец, одобрили кредит. Деньги выдали под квартиру. Проценты оказались колоссальными, но после столь длительной процедуру уйти с пустыми руками она уже не смогла. В этот же день Ольга наняла адвоката.

     Соня жила в социальной гостинице уже неделю. Кормили там по-прежнему вкусно, позволяли делать все, что хочется, но ей стало скучно. Тем более, что других подростков в гостинице не было. По утрам приезжала машина и, в сопровождении дежурного  воспитателя, ее везли в школу. Не в ту, где она училась раньше, в другую. По случайному совпадению девочку возили мимо ее дома. Однажды она даже увидела, выходившую из ворот мать. Выглядела та плохо: с заплаканными глазами, постаревшая, какая-то поникшая. Соню кольнула жалость, но воспоминание о пощечине и запертой двери, мгновенно прогнали сочувствие.

От воспитателей девочка знала все новости. Соседи снизу: Лариса и ее муж, написали на мать заявление, в котором подтвердили ее жестокое обращение с дочерью. «Девочка часто плакала, кричала, — было написано там. — К тому же несколько раз мы видели, как Ольга шла через двор, пошатываясь, что говорило о ее нетрезвом состоянии». Соня знала, что мать пошатывалась, когда сильно уставала, но промолчала.

О предстоящем суде она не думала, голова была занята только Пашкой. Ее Пашка перестал с ней общаться. Не отвечал на звонки и смс-ки, а потом позвонил сам и сказал, что раз она предала мать, то когда-нибудь обязательно предаст и его. После этих слов ненависть к матери вспыхнула с новой силой. Ведь из-за нее она потеряла Пашку. Подруги сначала ей сочувствовали, подолгу обсуждая сложившуюся ситуацию, но вскоре потеряли к ней интерес. «Понятно, пока я тусовалась с вами, я вам была нужна», — кусала Соня от злости губы и снова винила во всем мать.

На суд девочку не повезли. Опека в лице Валентины Алексеевны предоставила суду справку о плохом самочувствии своей подопечной. Ольга пришла с адвокатом. Увидев соседей, она от волнения пошатнулась. Схватило сердце. «Даже в суд пришла под шафе, — громко, чтобы все слышали, шепнул Ларисе муж. — Пьяница. Понятно, почему у нее нет денег на наш ремонт».

Через два часа все закончилось. Адвокат старался изо всех сил, но не помогли ни положительные Ольгины характеристики, ни отзывы его свидетелей. Симпатии судьи явно были на стороне органов опеки. «Суд постановил: лишить Васильеву Ольгу Николаевну родительских прав в отношении дочери — Васильевой Софьи Валерьевны, 1999 года рождения. Взыскать алименты на содержание дочери в размере двадцати пяти процентов от всех видов заработка … — торжественно провозгласила молодая судья, и ударила молоточком по столу, ставя точку в этом деле. Адвокат заявил, что будет обжаловать решение суда.

Валентина Алексеевна с чувством выполненного долга посмотрела на побелевшую Ольгу, которая вдруг стала оседать на пол. Вызвали «скорую», но было поздно. Сердце несчастной матери остановилось до приезда врачей.

Вечером Валентина Алексеевна, хотя это и не входило в ее обязанности, решила зайти к девочке. Она принесла ей спелую хурму, и пока та ела, рассказала, что дело они выиграли, и Соня скоро переедет в детский дом. Девочка не поверила своим ушам.

— Куда я перееду? — спросила она севшим от волнения голосом.

— В детдом. Тебе там будет хорошо. Появятся новые друзья, может быть, и новая любовь. Я подберу тебе место в самом хорошем детском доме. А там, глядишь, тебе найдут новую семью.

— Но я не хочу ни в какой детский дом! У меня уже есть семья! Я домой хочу! К маме!!! — закричала Соня.

— Как это домой к маме? — возмутилась Валентина Алексеевна, — Ты же сама написала на нее заявление.

— Я же думала ее только попугать! Чтобы она мне все позволяла!

— Вот и напугала до смерти! — проговорилась чиновница.

— Как это до смерти?! — хурма выпала из Сониных рук.

— Сердечный приступ. Никто этого не ожидал. Прими мои соболезнования, — Валентина Алексеевна попыталась изобразить сочувствие.

— Мама умерла?! Этого не может быть! Вы врете! Я Вам не верю!

— К сожалению, это правда, — Валентина произнесла эти слова таким тоном, что Соня поняла, чиновница не врет.

— Мамочка, любимая, как же я без тебя теперь буду жить? — зарыдала девочка.

— Все будет хорошо. Ты разве забыла, как она с тобой обращалась? Кричала на тебя, била, не пускала никуда, — Валентина попыталась обнять девочку, но та, оттолкнув ее, закричала, сквозь рыданья:

— Да моя мама была самой лучшей на свете! Она за меня переживала, потому и кричала. Я только сейчас это поняла! Я без нее жить не смогу! И в детский дом никакой не поеду! Я убегу! — Она схватила с вешалки пуховик.

— Хватит глупости болтать! Убежит она! Видела, какая здесь охрана? Мышь не проскочит. — Валентина чуть не сорвалась на крик, но взяла себя в руки. — Собирай-ка лучше вещи, завтра утром за тобой машина придет!

Она вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Из комнаты раздался душераздирающий вой. На душе стало муторно. Валентина оделась и посмотрелась в зеркало: «Пора поменять шубу. Пожалуй, с премиальными я смогу купить норку», — подумала она, но легче не стало. «Я все сделала правильно. Я действовала в интересах девочки, защищая ее права. Никто не имеет права нарушать закон, — убеждала она себя, спускаясь с третьего этажа. — А Ольга эта сама во всем виновата. Если у тебя больное сердце, сиди тихо, не ругайся с дочерью. И Соня тоже странная оказалась. Я же ей столько раз говорила, что домой она больше не вернется. Не слышала она меня, что ли?»

Валентина вышла на улицу. С неба сыпался мягкий снежок. «Красота! Тишина! Поеду-ка я в кондитерскую! Может, там мне станет легче», — она закинула голову, глубоко вдохнув свежий морозный воздух.

Вдруг откуда-то сверху раздался звук разбитого стекла, и вниз посыпались крупные осколки. Вскрикнув, Валентина бросилась под козырек здания. Через мгновенье на место, где она только что стояла, упала Соня. Ее красный пуховик смотрелся на белом снегу огромной каплей крови.

    Девочку спасли, но она на всю жизнь осталась в инвалидной коляске. Отец хотел взять над ней опеку, но его жена на это не согласилась.

 Соню определили в интернат для детей-инвалидов. Как единственной наследнице, банк выставил ей иск о возмещении материального ущерба по кредиту, взятому матерью на адвоката.

Иногда ее навещает Пашка.

ИСТОЧНИК: http://pravoslavnye.ru/analitika/2014/01/10/zvonok_izmenivshij_zhizn/

Print your tickets