ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     Что имеем, не храним…

ГЛАВА 5.  КОВАРСТВО  БЕЗ  ЛЮБВИ

1

—  Да что на мне — креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь Илья.

            Три дня. Много это или мало?..

            В порубе было сыро и мрачно. На то он и поруб, а не княжеская светлица! В расположенное под самым высоким потолком крошечное оконце едва прибивались острые солнечные лучи. Да и те, розовея, угасали почти на глазах…

            Князь Илья сидел на волчьей шкуре, брошенной прямо на глиняный пол и думал свою нелегкую думку. Рука почему-то не болела, только тупо ныла, почти не напоминая о себе и не мешая мыслить.

            Первым делом надо было успокоиться, собраться с силами и что-то придумать. Не первый раз он попадал в подобное положение. Бывали случаи и похуже, когда на все про все было всего час, а то и того меньше… А тут- целых три дня и две ночи!

            Поруб был крепкий и ладный. Еще бы, сам Мономах, который всегда лично следил за всем, что делалось по его приказу, возводил этот терем и, конечно же, позаботился о надежности помещения не только друзей, но и врагов. Можно было даже не простукивать стены, чтобы убедиться, что в них нет слабых мест для побега. Оконце тоже такое, что в него даже самая тощая собака не пролезет. Да и будь оно шире, все равно, как ни тянись, не дотянуться до него…

            За бревенчатой стеной переговаривалась наружная стража. Громче всех был слышен голос воеводы. У двери на лавке расположился охранник — высокий, с нескладными руками детина. Такой обнимет и даже не почувствуешь, как душа выйдет из тела… Увидев вошедшего воеводу, он вскочил и преданно посмотрел на него. Воевода осмотрел поруб, приказал охраннику зажечь толстую свечу на небольшом выступе у стены и велел заходить кузнецу.

            Тот, привычно пригнувшись, чтобы не удариться головой о дверной выступ, подошел к пленнику и тяжелым молотом стал приковывать его ножную цепь к массивному, позеленевшему от времени, бронзовому кольцу, торчавшему из стены.

            Как только эта работа была закончена, воевода сам — раз, другой, дернул цепь и, убедившись в ее прочности, грозно предупредил охранника:

            — Глаз с него не спускать! Смотри, отвечаешь головой!

            — Со мной не забалует! – уверенно заявил тот и почему-то незаметно для начальника подмигнул пленнику.

            Воевода вышел, вошел холоп, принявшийся растапливать печь. Раб, а туда же, нахмурился князь Илья, заметив, как тот, то и дело оглядываясь на него, мстительно-радостно щерил два-три оставшихся, словно на память о прежней свободной жизни, зуба…

            Затем пришла пожилая женщина и, молча, не глядя, словно цепному псу, сунула перед ним миску с едой. Князь заглянул в нее и, увидев простую похлебку – отодвинул миску. Разве такое ели сейчас на пиру гости нового смоленского князя в праздничном тереме?

            Да и не до еды было ему теперь. Взявшую раскаленный металл руку вдруг начало так разрывать от боли, что к горлу подкатила тошнота.

            Тем более, надо было что-то придумывать…

            «Три дня… три дня…» — только и думал лихорадочно князь Илья.

            Даже странно как-то было: целых три дня без погонь за кем-то или от кого-то, без постоянной суеты, когда нет ни минуты, чтобы подумать о себе, потому что всегда надо было не думать – а делать!

            Одно было ясно: самому, с больной рукой и прикованному к стене, отсюда не выбраться.

            Но… почему подмигнул охранник? По известной привычке физически очень сильных людей быть снисходительными к более слабым? Зная, что все равно им не справиться с ними! Или…

            Князь Илья покосился на дружинника, но тот сделал вид или действительно не заметил его вопросительного взгляда.

            Тогда князь стал думать о том, что в тереме не только его враги. Чей-то ведь голос он слышал в свою защиту. Более того, он даже предложил выйти вместо него на поединок с этим, похожим на матерого кабана, глыбой князем Борисом! Только чей?..

            Так и не вспомнив, князь Илья переключился на мысли о том, что его друзья-соратники должны уже знать и наверняка знают, где он. Не зря отослал он своего слугу в самом начале бегства от князя Бориса. Тот наверняка передал его людям все, что случилось с ним. А он нужен им, ох, как нужен! Изгнанные своими бывшими князьями за провинности дружинники, ночные тати, да просто лихие люди, просто как в воздухе нуждались в нем. Хоть и изгой, а все-таки – князь! Улыбнись такому удача и сложись обстоятельства, такой и до Киевского стола дойти может. А может, и даже до более сильного теперь – Владимирского…

Конечно, ни осадой града, ни какой-либо другой силой, князя Мстислава им не одолеть. Но ловкости, коварства и хитрости этим людям не занимать!

            Дверь открылась, и огонь свечи рванулся приветливо ввысь и вперед.

            Князь Илья тоже поднял голову, но, увидел стоявшего на пороге игумена, только еще ниже опустил ее.

            В руках игумена были крест и Евангелие.

            — Исповедаться будешь? – подходя, спросил он.

            Князь Илья подумал и отрицательно покачал головой:

            — Нет. Живу не хуже других князей. Так что не в чем мне каяться!

            — Святым, что ли стал? – вскинул мохнатую бровь игумен. – Может, мне тогда позвать богомаза и велеть ему с тебя иконы писать? У нас на Руси как раз своих святых для почитания еще маловато!

            Князь Илья усмехнулся: уж больно неудачное время место выбрал игумен для шуток, взглянул на него и вдруг с любопытством сощурился:

            — Что-то мне твой облик больно знаком, отче… Мы что, где-то уже встречались с тобой?…

            — Да, и не единожды! — подтвердил тот. – Один раз, когда ты учинил самый настоящий разбой в моем монастыре. За то, что тебе не дали вдосталь еды. Все забрал. Оставил братию помирать с голоду.

            — Не знаю… не помню… — подумав, покачал головой пленник. – А второй раз?

            Игумен еще строже посмотрел на него:

            — А второй и паки, и паки — третий и четвертый — когда я давал тебе для целования крест в знак того, что ты сдержишь слово, данное своим братьям. Но ты, как всегда, еще не успели обсохнуть уста твои, коими ты целовал крест в знак искреннего дружества, тут же брался за свое… То есть нарушал клятву и перед Богом, и перед людьми!

            Эти случаи князь Илья помнил. Не все, конечно, но так – в общих чертах… Он искоса поглядел на игумена и подумал: а не ошеломить ли его, подозвав поближе, якобы согласившись на исповедь хотя бы кулаком здоровой руки? А что потом? Тут как тут подбежит охранник. Здоровый, конечно, детина. Но можно превратить из недруга в друга цепь и придушить его ею. Нет, не пойдет… Цепь-то ведь снова сразу станет врагом, да еще злей прежнего. Вроде, и свобода на пороге, а не уйти. Не кузнеца же звать тогда в самом деле… Да и внешней охраны не считано… И потом грех-то какой — поднять руку на священника…Тут уж ничем на Страшном Божьем суде, который ждет его после сегодняшнего, не оправдаешься…

            — Не о том думаешь! – прервал рассуждения голос игумена, и князь Илья даже вздрогнул, словно тот и впрямь сумел прочитать его мысли.

            Но игумен имел в виду совсем иное.

            — Над тобой Божий суд сейчас совершается, а ты все о своем, человеческом… укоризненно проговорил он. — В народе говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…

            — Я князь… — с вызовом напомнил пленник.

            — Хорошо, князь не перекрестится! – охотно поправился игумен и высоко поднял крест. – Но ведь тут уж не то, что гром, топор палача – молнией – над твоей шеей сверкает! А ты так и хочешь уйти нераскаянным? После того, как лгал, предавал, убивал… Жег православные храмы… Наводил на Русь полчища поганых половцев… А сколько русских людей загубил: и не только телесно, но и духовно, отправив их в полон к иноверным?

            Князь Илья промолчал, не зная, что и ответить-то на это, потому как все, что слышал, действительно было, и игумен внимательно посмотрел на него.

            — Да что ж ты, не русский, что ли? – с болью в голосе вопросил он, и сам же ответил: — Русский! Знавал я твоего деда. И батюшку твоего знал. Вместе с твоей матушкой – Царствие им Небесное! Православные были люди, богобоязненные! Жаль только, достанется им теперь там за такого вот сына…

            Игумен широко перекрестился, поминая родителей князя, и вздохнул:

            — В том-то и корень твоей вины, а точнее беды, что ты не ищешь, как делают это русские люди, по Заповеди Христовой прежде всего Царствия Божия, а уж потом всего остального. А норовишь все делать наоборот!

            — А почему же тогда Господь так рано отнял у меня родителей, что мне выпала доля изгоя? Тогда б мне и не пришлось творить всего этого, как ты говоришь, зла! — выпалил свою самую главную обиду князь и в ответ услышал невозмутимо-спокойное:

            — Значит, так надобно было!

— Надобно? – изумился князь. — Но кому?!

            — В первую очередь тебе самому! Ибо таков, значит, был о тебе Божий промысел, такова воля Господа, заботящегося в первую очередь о твоем вечном спасении!

            Игумен кивнул на стены и тихо сказал:

            — Ты посмотри, сколько бед и несправедливости творится вокруг! Каких только лишений и страданий не перенес русский народ! А все живет! Рожает детей! Паки и паки отстраивается после войн, пожаров и моров. Спроси меня, почему, и я отвечу: потому и терпит русская душа все находящие на нее скорби, что живет не этим скоротечным и суетным веком, а думой о вечном, чая воскресения мертвых и жизни будущего века! А ты живешь, прости, словно нехристь какой-то!

            — Да что на мне — креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь, рывком распахивая ворот рубахи.

            — Крест-то, как я гляжу, есть! – кивнул игумен. — Да только, что от него тебе толку, если ты даже не помнишь о нем! И даже наоборот, ежедневно и ежечасно распинаешь находящегося на своей груди Господа. Запомни мои слова, князь, которые я скажу тебе напоследок. Хоть, может это уже и поздно… Если бы ты предал свою слабую человеческую волю во всемогущую десницу Господню, тогда и жизнь бы твоя шла совсем по-иному, и не сидел бы ты сейчас здесь, с гордым видом, даже на краю адской пропасти!

            Не говоря больше не слова, игумен вышел, унося с собой крест. Евангелие же он оставил возле свечи, бережно положив его на заботливо подстеленный под него белый плат.

            Князь Илья остался в каком несвойственном для него состоянии задумчивости и нежелания думать, как выйти из очередного опасного положения. Усилием воли он попытался заставить себя снова решать, как ему быть…

            И вдруг услышал голос охранника.

            — Сейчас меня сменит напарник, – глухо, не глядя на него, проговорил он. – Так вот… ты постарайся не уснуть. Я слышал, как князь Борис много серебряных гривен ему предлагал, чтобы он задушил тебя. Но он даже от них отказался. Сказал, что у него к тебе свои счеты имеются…

            В поруб вошел не очень высокий и не так чтобы широкий плечах воин. Но судя по всему, очень проворный и ловкий. Он сел на лавку, которую, освободил первый охранник, снова незаметно подмигнувший князю, и с недоброй усмешкой, молча стал смотреть на пленника.

            Медленно потянулось время.

            Руку разрывало от боли. Очень хотелось спать. Но князь Илья заставлял себя час за часом сидел с открытыми глазами, глядя на огонек свечи, чувствуя на себе неотрывный взгляд второго охранника. И все думал, думал: так мало это или много — три дня? Всего целых три дня…

2

— Нет-нет! – испуганно замахал руками Молчацкий.

            Молчацкий читал повесть так быстро, что Стас вскоре безнадежно отстал от него и почти перестал следить за тектом. Его сосед за столом не читал, а просто сглатывал страницы. И только теперь Стас понял, как трудно было Ване с Леной успевать за ним. Мысль о Лене сразу омрачила ему настроение, но он взял себя в руки и не стал гадать, что же все-таки с ней случилось, надеясь, что все как-то уладится само собой.

            К тому же Молчацкий закончил чтение и с нескрываемым интересом посмотрел на него:

            — Ну и как же вы собираетесь ставить все это?

            — Очень просто! – невозмутимо пожал плечами Стас. – Размножу текст, распределим роли. А потом возьмем да поставим!

            — Как! Сами?! – в голосе Молчацкого прорвался самый искренний ужас услышанному.

            — А что тут такого? Многие из наших студентов – участники институтского драмкружка. Я тоже принимал участие в школьном спектакле… Между прочим, мы поначалу даже «Дань Мономаха» собирались поставить!

            — Институтский драмкружок!.. Школьный спектакль!.. «Дань Мономаха»!.. – Молчацкий картинно вскинул руки: — Я даже не знаю, какой бы известный театр решился бы взяться за ее постановку, и поверьте, совсем не потому, что в моде сейчас несколько совсем иные направления…. Но и «Божий суд», поверьте мне, тоже весьма не прост! Вы даже не представляете, насколько, несмотря на, казалось бы, внешнюю легкость, благодаря интересному сюжету, сложна эта повесть для постановки. Одно дело ее прочитать и переделать в пьесу и совсем другое поставить! Некоторые места здесь трудны даже очень опытным коллективам! – в конце концов воскликнул он.

            — Какие конкретно? – попросил уточнить несколько озадаченный Стас.

            — Вот это, — почти мгновенно нашел нужное место Молчацкий — Или это… или вот… Ну, а уж про это я вообще промолчу! – принялся листать он дальше, и Стас вдруг понял, что он не просто отбывал номер или набивал себе цену, делая вид, что читает, но и основательно вник в каждую деталь будущей пьесы.

Более того, он окончательно убедился, что Молчацкий говорит то, что подсказывает ему его, судя по всему, богатый профессиональный опыт. И только тут до Стаса дошло, за какое серьезное дело ему предстоит браться. Вся беззаботность и легкомыслие мигом слетели с него.

            — И что же вы нам предлагаете делать? – уже растерянно спросил он.

            — А вот это уже совсем другой разговор!

            Молчацкий уже строго посмотрел на Стаса и сказал:

            — Во-первых, распределим обязанности. Вы — руководитель, я — режиссер.

            — Хорошо, — согласился Стас.

            — Во-вторых, никакой самодеятельности! Я съезжу в областной театр и, пользуясь своими связями, уговорю приехать сюда всю труппу, — пообещал он, чему сразу же воспротивился Стас.

            — Нет! — решительно заявил он. – Мы пообещали местным жителям поставить эту драму своими силами, значит, своими силами и поставим!

            — Ладно, пойдем друг другу навстречу! – снова немного подумав, согласился Молчацкий. — Но трех-четырех самых известных и любимых всей страной актеров из Москвы я все-таки приглашу. Это придаст особый интерес и авторитет постановке. Ведь, как я понимаю, на праздник съедутся люди из области и района! И, поверьте мне, работать рядом с известнейшими актерами на одной площадке самодеятельным артистам будет необычайно приятно и полезно, более того, они просто невольно станут подтягиваться к ним даже на профессиональном уровне. Это — как пение тех, кто даже не умеет петь, при умелом запевале!

            — Отлично, согласен! – кивнул Стас, которого даже обрадовало такое неожиданно приятное предложение.

            — Далее, – продолжил Молчацкий. — все, что только можно сократить и упростить в тексте – безжалостно вырежем!

            — А вот это никак нельзя! — покачал головой Стас. – От этого может пострадать общий замысел и вообще гармония всей пьесы!

             Верно! – впервые с интересом посмотрел на него Молчацкий. – А вы, молодой человек, как я погляжу, правильно мыслите!

            — Меня, между прочим, Станиславом зовут… — напомнил Стас.

            — Я… помню… — после некоторого замешательства, кивнул Молчацкий и смущенно кашлянул. – И… пользуясь случаем, хотел бы попросить прощения у вас за все, что было связано с этим домом… — Он обвел головой комнату, а затем сделал рукой широкий круговой жест. – И за все то, что чуть не случилось со всей Покровкой, во многом и по моей вине…

            — Бог простит! – от всей души произнес обычную в таких случаях фразу Стас.

            — Спасибо! – с чувством кивнул Молчацкий, и с нехарактерной ему сбивчивостью, попытался объяснить: — Я ведь и помочь вам со спектаклем вызвался, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед местными жителями…

            — И чтобы они забрали назад свои исковые заявления против вас? – прпямо уточнил Стас и тот — честность за честность, не отводя взгляда, ответил:

            — Ну, если, по правда и совести, то — не без этого!

            Стас удовлетворенно кивнул и сказал:

            — Тогда можно вам дать небольшой совет в связи с этим?

            — Конечно! Иной совет бывает ценнее всякого золота!

            — Вот именно золото я и имею в виду!

            — Нет-нет! Что вы! – испуганно замахал руками Молчацкий. — Ни о какой плате мне не может идти и речи! Наоборот, все дорожные расходы на дорогу и за игру приглашенным актерам, а также приобретение необходимых материалов и реквизита – я беру исключительно на себя!

            — Вы меня неправильно поняли! – улыбнулся ему Стас, впервые испытывая чувство приязни к этому человеку. – Я… о вашем амулете.

            — Об этой бритве? – удивился Молчацкий.

            — Понимаете… как бы вам сказать… – старательно подбирая слова, чтобы не обидеть человека, — именно она отталкивает от вас многих людей в Покровке. Вы намного были бы им ближе, если бы у вас на груди был крест. Да и сам крест защитил бы вас от любой напасти, в том числе и от судебной!

            На этот раз Молчацкий молчал так долго, что Стас даже испугался, что он, неправильно истолковав его слова, сейчас встанет и просто уйдет. Но все оказалось наоборот. Он неожиданно, не жалея цепочки, сорвал с себя лезвие-амулет и, как об уже окончательно решенном деле, заявил:

            — Сегодня же зайду в храм и куплю самый что ни на есть дорогой золотой крест!

— Да разве же от качества металла зависит его сила? – засмеялся Стас. – Кстати, эта возможность может представиться вам прямо сейчас!

    Молчацкий с недоумением посмотрел на него, и Стас объяснил:

            — Сейчас мы с вами как раз будем проходить мимо храма. Приближается время обеда, после которого нам с вами предстоит нелегкая работа — распределять роли между желающими принять участие в спектакле студентами. А ими, поверьте, будут все!

3

  Стас имел дело с настоящим профессионалом…

            Пока Молчацкий долго рассматривал крестики на планшете, который достала ему с прилавка Наталья Васильевна, Стас смотрел на кольца с надписями «Спаси и сохрани» и «Господи, помилуй мя, грешнаго!». Он хотел уже купить себе одно, но вдруг вспомнил про Лену и решил, что когда она успокоится, а он не сомневался, что все непременно устроится к лучшему, то купит сразу два кольца – одно ей, другое себе. И они, надев их, дадут друг слово дальше всегда быть верными и верить друг другу.

            Наконец, Молчацкий выбрал крест – средний между золотым и латунным – серебряный, но очень большой, заметный, сделанный по старинному образцу. Затем, купив к нему массивную, серебряную цепочку, надел, перекрестился, поклонился перед образами и, выйдя из храма, благодарно кивнул Стасу.

            — Значит, так, можно и не убирать ничего из текста! — сказал он, будто они продолжали разговор, прерванный дома перед компьютером, и Стас понял, что даже все это время он не переставал думать о драме. – Мы просто пустим некоторые наиболее сложные места пересказом. Технически это возможно. В конце концов, можно ввести роль летописца, который одновременно будет проговаривать весь этот текст и разъяснять зрителям некоторые исторические детали! Ну, и по совместительству сделаем его нашим суфлером!

            — Эх, жаль наш Даниил в больницу попал! – вздохнул Стас. – Вот бы кто смог нас действительно здесь выручить.

            — А кто он? — заинтересовался Молчацкий.

            — Студент с феноменальной памятью. С первого раза целые энциклопедии запоминает.

            — Действительно как раз то, что нам нужно: готовый суфлер и летописец! Может, успеет до спектакля выписаться?

            — Дай-то Бог! – неопределенно пожал плечами Стас. — И потом неизвестно пока, что с его памятью будет. Ведь его вчера так оглушили, что он теперь совсем ничего не помнит.

            — А этот вы про тот случай с плитой… — сразу нахмурился Молчацкий. – Действительно, неприятное дело… Уже и ко мне подходили. Интересовались, где я был вчера ночью… – Он перехватил скорее уверенный в том, что тут все в порядке, чем вопросительный взгляд Стаса и ответил: — Да нет, тут все в порядке! В районной гостинице с раннего вечера почти до утра с дежурной, как говорится, «за жизнь» проговорили. Многие, подходя за ключами, меня видели… Однако мы отвлеклись от главного! – мотнул он головой, словно отгоняя неприятные мысли, и опять приступил к разговору о драме: — Перед тем, как мы начнем работать со студентами, должен предупредить, что, как режиссер я вправе выбрать для себя любую роль. И, с вашего позволения, уже выбрал!

            — И какую же именно? – ревниво уточнил Стас.

            — Не беспокойтесь, не самого князя Илью! – засмеялся Молчацкий. — Ведь его, конечно же, хотели бы сыграть именно вы, не так ли?

            Стас невольно отвел глаза, словно его поймали на чем-то не очень дозволенном.

            — Я не думал еще, но… да! – неожиданно для самого себя признался он.

            К счастью он имел дело с настоящим профессионалом.

            Молчацкий, приотступив на шаг, осмотрел его с ног до головы и, пробормотав: «А что? Возраст почти такой же, рост подходящий, плечи тоже, глаза светлые, голубые, лицо чистое, благородное… бороду и усы приклеим…» — вынес, наконец, свой приговор: — В принципе, я – только за!

            — Но ведь вы пригласите известных актеров, а тут – главная роль!.. – понимая, что раз Молчацкий назвал его лицо благородным, то и поступки должны соответствовать этому, высказал серьезный аргумент против себя Стас и к своему облегчению услышал:

            — Не беспокойтесь! Для них тоже найдется работа! Они у нас будут играть Мстислава Храброго, князя Бориса, княгиню, охранников…

            — Охранников?! — изумился Стас.

            — А вы как думали? – в свою очередь не меньше его удивился Молчацкий. – От двух этих персонажей во многом будет зависеть вся драматургия и живость спектакля! А что, у вас был на примете кто-то другой?

— Да… — со вздохом признался Стас. — Одного из них очень хотел сыграть мой друг Ваня. Поверьте, это настоящий современный богатырь, крепкий, спортивный, кулаки – как кувалды! – с жаром принялся убеждать он.

            Но, увы – он имел дело с настоящим профессионалом!

            — Что делать! Искусство требует жертв! – беспомощно развел руками Молчацкий и, лишний раз подтверждая, сколь внимательно он изучил повесть, успокаивающе сказал: — А для вашего, как вы говорите сильного и спортивного друга, мы подыщем другую роль…

            — Может, молодого князя Мстислава Мстиславовича?

            Молчацкий опять отрицательно покачал головой:

            — Эту роль я предложил бы Никите, или, как вы зовете его, Нику. Он, кажется, как раз отдыхает сейчас в Покровке!

            — Да он, как будущий бизнесмен вечно занят или уже играет роль, что занят вечно! – безнадежно махнул рукой Стас.

            Но Молчацкий был иного мнения.

            — Ничего, для такого дела найдет время! – убежденно ответил он и, подумав, сказал: А для вашего друга Вани, я думаю, есть очень подходящий персонаж: дружинник из внешней охраны. Он появляется, правда всего один раз, почти в самом финале, но зато очень ловким приемом валит на землю попытавшегося убить князя Илью охранника…

            — Ну… раз приемом — я думаю он согласится! – кивнул Стас, хотя толком не знал даже о чем шла речь, так как сам еще не дочитал пьесу до конца, и с любопытством покосился на Молчацкого: — А какую роль вы уже выбрали для себя?

            — Игумена! – не задумываясь, ответил тот. – И надеюсь сыграть так, чтобы его голос звучал в сердцах зрителей до самого конца спектакля. И… даже после!

            Начав, по сути дела на ходу отбор актеров, они продолжили его сразу же, войдя на территорию раскопок, потому что обед уже кончился, и студенты, едва не воспользовавшись начавшейся жарой и разрешением Владимира Всеволодовича, чуть было не убежали не речку – купаться.

            Узнав, зачем пришли Стас и Молчацкий, они сразу же обступили их и стали предлагать себя для просмотра. А весть о том, что будут приглашены самые что ни есть звезды российского кинематографа, заставила принять в нем участие даже тех, кто вообще не думал участвовать в спектакле!

            Исключение составили лишь Владимир Всеволодович, который лишь изредка проходил мимо группы студентов, и вообще не отходивший ни на шаг от своей палатки завхоз.

            К счастью, персонажей было много, правда, одни с широким простором деятельности, а у других всего на одно-два слова. Но особо обиженных не было, и предварительная запись закончилась в каких-нибудь полчаса.

            Заминка произошла только с подбором студентки на роль Гориславы. Больше всего для нее подходила Людмила. Но Молчацкий неожиданно заколебался. Знакомо уже бормоча: «Конечно, стать… красота, порода – все присутствует… И светловолоса, хотя и крашеная… — он осмотрел ее и покачал головой: — Но, понимаете, хотелось бы чего-то немного другого…»

            Сама Людмила не сомневалась, что роль Гориславы, тем более что князем Ильей – ее женихом — будет Стас, должна играть именно она. У нее были для этого испытанные средства, которыми она смогла бы легко воздействовать на Молчацкого, но… ведь тут рядом был все тот же Стас…

            И тем не менее, она рискнула. Приняла профессионально-вызывающую позу и предложила:

            — А может, что касается женских ролей, так лучше провести пробы на пляже?

            Но Молчацкий, видимо, был тертый калач в подобных делах.

            — Да нет, — сразу же отрицательно покачал он головой. – Пьеса как раз о том периоде в нашей истории, когда не обнаженность и распущенность, я разумеется, имею в виду не вас, а стыдливость и целомудрие были украшением руской девушки. Более того, это было вполне обычным, даже всеобщим делом. В некоторых семьях, живших в теремах, бывало, что брат ни разу не видел сестру вплоть до достижения той совершеннолетия!

            Проходивший как раз в этот момент мимо Владимир Всеволодович прислушался и спросил у Молчацкого:

            — Простите, вы в каком вузе оканчивали исторический факультет?

            — Да нет, я учился театральном! – вежливо поклонившись, ответил тот и как о само собой разумеющемся объяснил: — Просто режиссер, если он действительно режиссер, должен знать все о той эпохе, в рамках которой происходит его пьеса. Поэтому я очень просил бы вас разрешить мне потрогать хотя бы несколько из найденных вами предметов древней Руси и немного расспросить вас о некоторых деталях того времени… В частности, одежды, обычаев, интерьера…

Владимир Всеволодович согласно кивнул и, с уважением посмотрев на Молчацкого, продолжил свой обход территории раскопок.

            Наступил последний, решающий момент подбора актеров.

            Молчацкий уже открыл рот, чтобы вынести свое окончательное решение… возможно он уже был готов сообщить, что на роль Гориславы пригласит одну из очень известных актрис… но тут вдруг раздался – Стас просто обомлел от неожиданного счастья – голос Лены.

            — А я не подойду для роли невесты князя Ильи?

            Стас оглянулся и увидел Лену, стоявшую чуть поодаль, вместе с пришедшей с ней Юлей. Говоря, она смотрела не на режиссера, а на него, и виновато улыбалась…

            Молчацкий тоже посмотрел на девушку и снова забормотал: «Почти тот же рост, тоже светловолоса, правда, естественно… но – более хрупка, к тому же, у нее коса, и еще что-то такое, неуловимое, исконно русское…»

            Не слушая, что он там говорит, Стас подошел вплотную к Молчацкому и тихо, но властно предупредил:

            — Гориславу должна играть только она. Это мое единственное условие… как руководителя!

            Молчацкий понимающе посмотрел на него и шепнул: «Зря вы мне это сказали, только бы сохранили за собой право на это условие… Я бы и сам  выбрал на роль Гориславы именно ее!»

            А вслух сказал:

            — Простите, как вас по имени?

            — Лена! – охотно представилась девушка.

            — И голос тоже чистый, певучий! – в последний раз пробормотал Молчацкий и строго предупредил: — Вот что, Лена, с этого дня привыкайте, чтобы потом не ошибиться во время игры, что вас зовут — Горислава!

            — Гореслава! – по своему, тут же повторила Лена.

            — Не Горислава, а Горислава! – строго поправил ее Молчацкий. – Хотя, в вашей поправке, несомненно, есть здравый смысл.

            — Простите! А как же я? — растерянно посмотрела на него Людмила.

            — Увы! – виновато развел руками Молчацкий. — К сожалению, даже великих актеров нередко не утверждали на пробах. Будете на крайний случай дублером! – успокаивающе добавил он и, как заправский режиссер, уже всем объявил: — Все, подбор актеров окончен. Всем — спасибо!

            — Ну, а теперь на речку! – радостно закричали студенты и, налегая друг на друга, принялись дружно перелазить через канаты на дорогу. Стас и Лена, не сговариваясь, взялись за руки и, ни о чем не говоря, и так все обоим было ясно, бросились вместе с ними – купаться.

4

  Людмила гневно взглянула на Александра, но тут же опустила глаза…

            Александр, которого утвердили на роль суфлера и летописца, подошел к Людмиле, которая, как пораженная молнией, продолжала стоять на своем месте.

            — А ты что с ними не пошел? У тебя вроде как с ними теперь общая радость есть! – увидев его, с нескрываемой завистью спросила она.

            — Успею еще разделить! – отмахнулся от удалявшихся студентов Александр. – Просто у меня к тебе небольшой разговор…

            — Если ты насчет возобновления наших отношений, то предупреждаю сразу: об этом не может быть даже речи!

            — Взаимно! – охотно поддержал ее Александр. – Тем более, что у нас теперь прямо противоположные интересы. И в связи с этим я и пришел к тебе, как говорится, не просто так, а с пакетом деловых предложений!

            — Что-то я никакого пакета у тебя в руках не вижу!

            — А он звуковой!

            — Ну, тогда говори!

            Александр подошел к Людмиле почти вплотную и сказал:

            — Дело касается Лены, к которой у меня, сразу предупреждаю, только спортивный интерес, и Стаса, твой интерес к которому меня совершенно не касается!

            Людмила гневно взглянула на Александра, но тут же опустила глаза и тот, поняв, что можно говорить дальше, продолжил:

            — Видишь ли… У нас по отдельности ничего не получилось. Значит, нам надо объединить свои усилия! И в итоге получить то, что каждый хочет, но не может!

            — Надеюсь, все это — без подлости?

            — Фи! Какого ты обо мне мнения!

            — Только такого ты заслуживаешь! Ведь я же тебя знаю, как облупленного! – усмехнулась Людмила. — Вернее, еще не лупленного, как следует. С самого детства. Иначе ты был бы совсем другим!

            — Ладно, обойдемся без лирики! – поморщился Александр. – И перейдем сразу к делу.

            — Согласна! И что же ты предлагаешь?

            — Так – небольшое коварство без любви!

  — Почему без любви? – по-своему поняла его слова Людмила. — Может, у меня к нему чувство! И вообще…

            — Да видел я, с каким ты чувством смотрела на этого режиссера! – остановил ее Александр. — О таком только на рекламных банковских плакатах только пишут: «Любовь по расчету!» И оставь ты кому-нибудь другому эти свои красивые слова! Думаешь, я ничего не понимаю? Тебе Станислав нужен тактически — как любимчик Владимира Всеволодовича, а стратегически, как блестящая партия для замужества. Еще бы, сын светила-академика, сам в не столь отдаленном будущем, тоже академик, опять же квартира в Москве, а то и дворец под Санкт-Петербургом…

            — Может быть, ты и прав, я и сама вчера так же думала! – не став спорить, задумчиво сказала Людмила. – А вот сегодня уже не знаю… Ну да ладно! – оборвала она себя. – Говори, что я должна сделать!

            — Ничего особенного! Всего лишь сфотографироваться, только в точности так, как я прикажу!

            — Надеюсь, раздеваться для этого мне не придется? – с вызовом уточнила Людмила.

            — Нет, скорее, даже наоборот! Это мне, пожалуй, для большей наглядности придется сбросить с себя футболку.

            — Хватит говорить загадками, говори толком: что от меня требуется! – взорвалась Людмила.

            Александр успокаивающе кивнул ей и таинственно понизил голос:

            — Всего-навсего надеть на пляже кофточку Лены, пока она купается с твоим Стасом, и… поцеловаться со мной! Разумеется, так, чтобы не видно было твоего лица! А все остальное – уже мои проблемы!

            — Ох, и подлый ты, Шурка! – сразу все поняв, только и покачала головой Людмила. — Даже после одного разговора с тобой руки помыть тянет!

            Александр оценивающе посмотрел на нее, решая, что ему сейчас выгоднее: обидеться или сделать вид, что не обратил внимания на явную грубость и выбрал последнее:

            — Сделаем дело, а потом помоемся! – махнув рукой, решил он. — И чего на руки мелочиться – всё сразу! И оба!

https://www.rulit.me/books/my-do-nas-calibre-0-8-61-read-260312-49.html